История вторая. Рыжая.
Принцесса Дорайн смотрела на своего жениха. Риккар в серебряном венце, в белоснежной, расшитой серебром одежде, на грациозном скакуне въезжал на дворцовую площадь. И на портретах, которые видела Дорайна до этой личной встречи, он был невероятно красив: гладкая мраморная кожа, волосы цвета вороньего крыла, удивительно яркие синие глаза. Но сейчас, вживую, казалось, что какое-то божество спустилось с небес, чтобы почтить своим вниманием этот недостойный мир. Она полюбила его с первого взгляда, всем сердцем, всей душой, понимая, что готова ради него на все!
И с этим удивительным человеком Дорайн предстоит обвенчаться! С ним она проживет долгую счастливую жизнь! Ему родит прекрасных детишек. Она чувствовала, как радость и ликование наполняют ее изнутри, как радостно трепещет сердце, как восторг заставляет пылать щеки. Она, несомненно, самая счастливая невеста на свете!
***
- Что это, Риккар?
- Не видишь? Зеркало! – неправдоподобно красивый юноша протягивал небольшое ручное зеркальце в вычурной золотой раме.
Рыжеволосая зеленоглазая девушка, которую назвал бы красавицей даже самый искушенный ценитель, рядом с юношей выглядела блекло. Может потому, что горбила плечи и низко держала голову? Слишком раболепно улыбалась и слишком восхищенно глядела на своего возлюбленного? Она робко взяла в руки протянутый им предмет.
- Посмотри! – приказал он, и она тут же подчинилась. – Что ты там видишь?
- Себя…
- Себя… - передразнил Риккар. - А веснушки? Присмотрись внимательнее! Мерзкие темные пятнышки, которые превращают твое лицо в немытую физиономию крестьянской девки!
Бледные щеки девушки вспыхнули от стыда, она принялась тереть едва заметную веснушку, словно пытаясь счистить ее со своего лица, будто грязь.
- А твои ресницы? Брови? Они недостаточно черные! Твои глаза какого-то кошачьего цвета! У истинной красавицы глаза должны быть чистыми, глубокими, небесно-голубыми. Или черными, словно обсидиан.
Он продолжал, брезгливо морщась:
- А этот цвет волос? Ты горишь, как пожар! Словно приглашая всех желающих на пир бесчестия! Цвет бесстыдниц и блудниц! Тебе бы родиться на ферме и зарабатывать на хлеб в борделе! Да, судьба совершила с тобой злую шутку, наделив неказистой внешностью при таком высоком происхождении.
- Но, Риккар… Зачем ты так? Мы же помолвлены… И я люблю тебя.
- Естественно, ты меня любишь! – Он выхватил из ее ослабевших рук зеркальце, поднес к лицу, блистательно улыбнулся отражению. – Есть ли на свете кто прекраснее меня? Кто-то, чьи губы более алые? Чья кожа более белая и гладкая? Чьи волосы настолько черны, густы и мягки? Меня невозможно не любить! Это я вынужден приноравливаться и снисходить к подобным тебе. А наша помолвка?.. Ты же знаешь, что это идея не моя, а наших царственных родителей. Я стал жертвой обстоятельств.
***
Дорайн смотрела в зеркало на свое ненавистное лицо. Никогда она не видела никого более уродливого. Никогда… Она плакала, отчего нос распух, глаза покраснели, превратив ее в настоящее чудовище. Эти веснушки… Этот пожар на голове… Эти кошачьи глаза.
В их с Риккаром спальне полно зеркал. Крошечные, едва умещающиеся на ладони, и огромные в два человеческих роста в тяжелых золоченых рамах, украшающие стены и вставленные в мебель. И со всех сторон на Дорайн смотрела нескладная, некрасивая, похожая то ли на девицу из борделя, то ли на пастушку, женщина.
Дверь отворилась, медленной плавной походкой вошел Риккар, и его совершенное лицо отразилось в зеркале рядом с ее физиономией, словно солнце поставили рядом с кривобоким яблоком. Дорайн поморщилась.
Риккар провел рукой по своей мраморной щеке.
- Смотришь на себя? – лениво спросил он. – Когда ты уже поймешь, что красота либо есть, либо ее нет? Ты – страшилище! Огородное пугало, с которым я вынужден ложиться в одну постель, только потому, что оно оказалось наследницей одного из богатейших королевств. Ты не представляешь, как это отвратительно, как я мучаюсь. Да куда тебе понять? Тебя природа обделила не только красотой, но и умом. Зато удачей наделила сполна. Такой мужчина, как я, не каждой достается.
Дорайн стояла, словно примерзшая к полу. Она не могла пошевелиться, вернее не хотела, не имела ни малейшего желания, ни говорить, ни двигаться, ни жить… Только слезы бежали по щекам, обжигая и без того горящее лицо.
- И не реви! – Риккар бросил на нее полный презрения взгляд. – Ты так еще страшнее!
***
Уродина. Уродина. Уродина… Недостойная даже благородной родинки у него на плече. Отвратительная, мерзкая, рыжая...
Дорайн закрыла все двери, зашторила окна, завесила тканью все зеркала. Она больше не может этого выносить. Не может видеть презрения на лице Риккара, отвращения на лицах слуг. Такое чудовище, как она, должно сидеть в темноте, подальше от людей, подальше от общества. Она – обуза для Риккара. Она знает, видит, как придворные и слуги сочувствуют ему. Он – самый удивительный и прекрасный человек на земле, и она – гадкое огородное пугало. Лебедь – и жаба…
Дорайн сидела в одиночестве, в темноте и плакала, плакала, плакала… Она уже забыла о том времени, когда улыбка касалась губ. Слезы ей не к лицу, но что может быть к лицу такому жуткому монстру?
Она чувствовала – все и вся испытывают к ней омерзение – и Риккар, и двор, и повара, горничные, уборщики, даже самый ничтожный свинопас презирает ее за уродство. Рыжая… конопатая, с непонятной формой носа, слишком тонкой шеей, слишком крутыми бедрами, слишком острыми плечами… С кривыми, изгрызенными ногтями на руках… Зеленоглазая, словно ведьма…
Даже неодушевленные предметы: мебель, украшения, платья – даже они ее ненавидят. Дорайн уже месяц не может надеть на себя ничего, кроме серой мешковины. Разве ее тело создано для кружев? Или золотой вышивки? Или драгоценностей? Нет! Она – уродина, должна ходить в обносках, словно прокаженная нищенка. Вот все, чего она достойна.
В комнату постучали. Дорайн еще дальше забилась в угол, вжалась в стену. Обхватила руками колени и спрятала лицо.
- Ваше величество? – голос слуги.
Она не может открывать рот, не может отвечать – слишком гадкий у нее голос.
- Ваше величество, вы здесь?
Неужели о ней не могут забыть? Просто забыть, оставить в покое?
- Ваше величество? Ваш царственный супруг, король Риккар Первый, потребовал вашего присутствия на приеме владыки соседнего государства. Он просил сообщить вам, что не намерен терпеть этот позор, когда королева игнорирует свои обязанности. Если вы не пребудете через четверть часа…
Дорайн обхватила голову руками, закрывая уши. «Нет! Нет! Нет! Я не могу показаться этому гостю! Никому не могу показаться на глаза!»
- Ваше величество?.. – еще раз робко спросил слуга. И ушел, прикрывая дверь.
Как только удаляющиеся шаги стихли вдали, Дорайн вскочила, бросилась вон из комнаты. Взбежала по лестнице на самый верх башни, где располагался заброшенный чердак. Ворвалась в пыльное, наполненное таким же, как она, ненужным хламом пространство. И упала на старый, побитый молью ковер.
«Здесь меня не найдут. Я никогда отсюда не выйду».
- Кто прекрасней всех на свете? – нараспев произнес незнакомый мелодичный голос.
Дорайн вздрогнула, подняла голову, оглядываясь вокруг до тех пор, пока не наткнулась на свое отражение. Она не сразу узнала истощенную, одетую в грязные лохмотья, сгорбленную женщину неопределенного возраста.
«И здесь зеркало! Никуда от них не деться!»
- Кто прекрасней всех на свете? – повторил голос.
- Риккар. Конечно, Риккар! – механически ответила Дорайн, не понимая, кто может о таком спрашивать? Да и кто может сомневаться?
- Кто прекрасней всех на свете? – снова послышалось откуда-то из зазеркалья.
И вдруг отражение стало преображаться. Расправились плечи, гордо поднялся подбородок, рубище превратилось в роскошное платье, на тонкой шее и изящных руках засверкали драгоценные камни и золото, волосы огненным каскадом рассыпались по плечам, глаза засияли.
- Кто это?.. – робко спросила Дорайн, сама не зная, к кому обращается.
- Та, кто прекраснее всех на свете, - ответил голос.
- Но у нее веснушки! Она не может быть всех прекрасней! – воскликнула Дорайн.
Веснушки в зеркале исчезли, гладкая кожа стала безупречной.
- И рыжие волосы… - пробормотала Дорайн. - Словно костер на голове… Такие волосы могут быть только у крестьянки… или у ведьмы… Их нужно спрятать…
Темная ткань легла на голову, скрыв пожар огненных волос, поверх засияла золотая корона.
- Глаза, как у ведьмы…
Тихий смех пронесся по пыльному чердаку. И тьма налила радужную оболочку, делая глаза отражения черными, как шерл.
Дорайн неотрывно смотрела на красавицу по ту сторону зеркала, пытаясь найти и не находя, хотя бы один изъян, какой-нибудь незначительный недостаток, скрытое несовершенство. Женщина была безупречна. Даже божественная красота Риккара меркла по сравнению с той, кого она видела в зеркале. Риккар сейчас не казался Дорайн удивительно, недосягаемо прекрасным. Нет. Воспоминания о его безукоризненности стирались, размывались под натиском новых впечатлений. Он словно жалкая стекляшка рядом с бриллиантом. Та, кого она видела в зеркале, безусловно, прекраснее всех на свете.
- Теперь ты видишь? – говорил мягкий певучий голос.
- Вижу… - прошептала Дорайн, а губы отражения шевелились вместе с ее губами.
***
- Кто это?.. Кто она? – шептались придворные. - Какая красавица.
- Кто же она?
- Кажется, это королева Дорайн…
- Но разве королева не сошла с ума? Разве она не одевается в лохмотья и не прячется от всех?
- Она – само совершенство, зачем ей прятаться?
Дорайн шла к месту во главе стола рядом с королем, плавной, исполненной достоинства и уверенности походкой. Легкая презрительная улыбка играла на алых губах. Шлейф расшитого бриллиантами черного платья струился по мраморному полу.
Риккар хмурился, глядя на нее. Белое гладкое лицо выражало и раздражение, и непонимание. Но Дорайн было совершенно все равно, что оно выражает. Восхищение мужем и преклонение перед ним почему-то напрочь забылись, исчезли, как туман в солнечную погоду, сменившись штилем безразличия. Ей все равно, что подумает Риккар, чем будет раздражен, что скажет. Упрекнет или похвалит. Скривится от отвращения или загорится от восторга. Будет ли ее любить или ненавидеть. Все равно.
Не замечая супруга, Дорайн села, легким кивком приветствовала царственного гостя, сидящего по правую руку от Риккара. Высокий статный седеющий король соседнего государства глядел на нее с нескрываемым восхищением.
- Что с тобой случилось? – сердито прошипел Риккар, наклонившись к ней. – Где ты была? Лучше бы и вовсе не приходила. Ты позоришь меня.
Дорайн взглянула на него, словно видя впервые. В самом деле, она первый раз за все прожитые вместе дни, месяцы, годы видела Риккара таким, каков он есть – пустой оболочкой, приятным глазу сосудом, наполненным ложью, самолюбием, презрением, глупостью. Жалким и отвратительным.
- Замолчи, - тихо сказала она.
- Что? Что ты себе позволяешь, страшилище?.. – последнее слово прозвучало как-то неуверенно.
Его злость показалась Дорайн забавной, а неуверенность и растерянность - просто смешными.
- Я хочу, чтобы ты умолк, - сказала она, улыбаясь.
- Да ты!..
- Умолк, - повторила она.
И Риккар задохнулся, не в силах выдавить из себя ни одного слова. Он хватался за горло, бешено вращал глазами, не понимая, что происходит. Красивое лицо покраснело, словно у какого-то обветренного крестьянина.
- Королю нехорошо, - громко сказала Дорайн. – Он желает удалиться в свои покои.
***
- Что ты сделала со мной на приеме, ведьма?! – зарычал Риккар, когда она, возвратившись, позволила ему говорить. – Что это было? Как ты посмела?!
Дорайн смотрела спокойно, думая, что ей больше не хочется видеть его.
Со всех сторон из зеркал на нее кричало отражение Риккара – злое, беснующееся из-за ущемленного самолюбия. Но зеркала в этой комнате больше не принадлежали королю, больше не слушались, покорно показывая его ухоженное лицо, они отражали то, что хотела видеть Дорайн, меняя реальность под свои отражения. И Риккар из зазеркалья становился все меньше, все ничтожней, все прозрачней.
- Да! Я вынужден признать, - говорил он, размахивая руками, кривя красивые губы, - что ты сегодня не выглядишь так отвратительно, как обычно. Уж не знаю, как тебе это удалось. Ты спрятала свои мерзкие волосы, запудрила пятна на коже, называемые веснушками, надела новое платье. Но ты никогда! Слышишь? Никогда! Не станешь равной мне! Достойной меня!
- Кто прекрасней всех на свете? – шептали зеркала со всех сторон. – Кто?
- Ты, Дорайн! Ты прекрасней всех. Одна ты, Дорайн.
Их голоса шелестели, словно листья на ветру, словно морской прибой:
- Ты, Дорайн, прекраснее всех на свете.
В зеркалах, наполняющих королевскую спальню по прихоти Риккара: больших и малых, настольных и настенных, - отражалась сейчас одна лишь Дорайн в ее черном сияющем платье. И только одно зеркало, в которое прекрасный король любил смотреться больше прочих, все еще показывало его белое лицо, его широкие плечи, черные густые волосы. Это стекло молчало, не вторя остальным. Пустое. Не умеющее говорить. Упрямое. Бездушное. Оно все еще верно своему хозяину? Так пусть и не расстается с ним!
- Уродина! Жаба! Моя жизнь пошла под откос, когда я связался с тобой. Я сгубил на тебя свою красоту!
Дорайн насмешливо и спокойно смотрела на Риккара, как смотрят в дешевом театре на исполнителя комедийной роли.
От ее спокойствия ему становилось не по себе, и он отступал все дальше и дальше, пятился к своему любимому зеркалу, пока наконец не переступил грань, споткнувшись, не очутился в зазеркалье.
- Где я? – испуганно заверещал Риккар, прислоняя ладони к стеклу, нащупывая выход, которого не было.
- Кто прекрасней всех на свете? – спрашивали зеркала.
- Ты! Ты самая совершенная, - отвечали они на свой вопрос.
- Ты слышишь их голоса?
- Чьи? - Риккар замотал головой. Его фигура размывалась, а ее отражение проявлялось в этом упрямом зеркале. Дорайн становилась все ярче, а Риккар рассеивался, как туман, пока наконец не исчез вовсе. Там, за стеклом, она видела только себя.
- Что ты сделала со мной? – хныкал голос бывшего мужа, бывшего короля, бывшего божества.
- Ответь мне, Риккар, кто прекрасней всех на свете?
- Отпусти меня! Отпусти… Пожалуйста… - жалобно ныл он. - Я больше не вижу себя… Не вижу своих рук, и ног… Меня нет!
- Тебя и не должно быть. Все что требуется от тебя – это повторять, что я – прекраснее всех на свете. Говорить это всякий раз, когда я спрошу.
***
- Осторожнее с этим зеркалом, оно очень мне дорого. Намного дороже, чем твоя никчемная жизнь! – сказала Дорайн, глядя, как нерасторопный слуга переносит ее вещи в новую комнату наверху.
- Дорогая, - муж-король осторожно накрыл ее руку своей, - не стоит так волноваться из-за пустяков. Это всего лишь вещи… Я приобрету для тебя все, чего не пожелаешь.
Она обожгла его колючим взглядом.
- Зеркала не должны повредить!
Конечно же ее требование будет исполнено – король из кожи вот лезет, чтобы угодить новой супруге, которая слывет самой прекрасной женщиной во всем мире. Он прекрасно понимает, что не достоин ее.
- Я прикажу казнить каждого, кто хотя бы оцарапает одно из твоих зеркал.
Дорайн ничего не ответила, она убедилась, что слуга поставил зеркало там, где нужно, и только после этого позволила королю проводить ее в тронный зал. Придворные кавалеры сгибались в поклонах, пораженные ее красотой. Дамы приседали в реверансах, завидуя каждой ее безупречной черточке.
Дорайн ни на кого не обращала внимания.
- Папа! Папа! – Маленькая девочка в воздушном платьице выскочила из-за колонны и помчалась им на встречу.
Она была единственной, кто здесь заслуживал хотя бы одного взгляда Дорайн: довольно милое личико, белая кожа, алые губы, черные волосы и яркие голубые глаза. Все остальные вокруг, включая ее нового мужа – сплошь уроды.
- Белоснежка! – Король подхватил девчонку на руки, бесцеремонно рассмеявшись, словно какой-то мельник, а не монарх.
«Какое глупое имя… Какое примитивное проявление чувств!» - подумала Дорайн, замечая, что девочка вдруг начала ее раздражать.
© Владислав Скрипач