Мой смертный грех это скука
От скуки я могу нечаянно проснуться в Самаре, прикупить 8 соток Гримпенской трясины или, например, завести хомяка, назвать его Анатолием, а потом с изумлением обнаружить, что Анатолий - женщина и что вообще-то я не особенно люблю хомяков. Но чаще всего от скуки я размышляю.
У моего дедушки, Виктора Степановича, на такой случай было прекрасное слово "настопи*дело". К 70 годам дедушке настопи*дело примерно все, поэтому размышлять ему приходилось часто.
Когда дедушка размышлял, семья ютилась по углам, мухи снижали скорость полета и даже домовая мышь не смела добегать до середины комнаты.
Устало и грузно он ложился на кровать, закидывал на подлокотник ногу в грязном чоботе и несколько часов кряду мрачно лупился в потолок. На потолке не было ничего примечательного, кроме коричневых пятен от комариных трупиков и одинокой лампочки на мохнатом от пыли проводе.
Дедушка часами изучал эти кровавые созвездия с 60-ваттным солнцем посередине, после чего резко вскакивал и бежал делать какую-нибудь ошеломительную по своим масштабам х*йню.
Вспоминая детство, я прихожу к выводу что ничего у нас в доме не было просто и даже самое маленькое дельце превращалось в затею, в которой каждому домочадцу была уготовлена его особенная и неповторимая роль.
Так, например, первого мая мы всегда должны были уезжать из города первой же электричкой. Этот скорбный поезд е*нутых отходил от вокзала в что-то районе половины пятого утра.
Легенда, транслируемая дедушкой, гласила, что в пустом вагоне мы, разумеется, будем ехать как "кум королю", потому что где же еще возьмутся такие ранние умняшки. Как вы догадываетесь, попасть на вокзал к 4 часам утра можно было только двумя способами, и, конечно же, дедушка был против этих "спекулянтов на такси". Выход из дома в 3 часа ночи был не то чтобы рядовым событием в нашей семье, но мне кажется, этот факт возбуждал деда необычайно.
Мы вываливались из дома в сырую майскую тьму, как компактная чумная процессия. Впереди всех бежал дед с огромной тележкой рассады, за ним кряхтела бабушка, которая везла тележку поменьше, чуть поодаль тащился дядя с рюкзаком жратвы а замыкала шествие я, с корнями георгинов в целлофановом пакете.
Сбиваться с дистанции было нельзя, потому что каждого зазевавшегося дедушка покрывал такими отменными ебу*ами, что сон смахивало как рукой.
На вокзале, конечно же, традиционно выяснялось, что ранних умняшек с рассадой у нас примерно половина города, и что в электричке, скорее всего, сесть удастся только мне, при условии, что какая-нибудь сердобольная старуха подвинется.
Помню, когда дед провернул с нами эту штуку в первый раз, я имела неосторожность спросить у него, а где именно в поезде сидит тот самый "кум королю" и тут же разжилась шикарным выражением "в пи*де на переделке".
Больше я у дедушки ничего не спрашивала и вообще четко поняла основной посыл: когда есть затея, вопросы неуместны.
А затеи у дедушки были практически всегда, одна шикарнее другой.
Однажды, помню, он просто изумительно затеялся с говном.
Соседка напротив имела наглость вывалить самосвал навоза. Удовольствие было недешевым, очень ценным в аграрном плане, но у нас, очевидно, не было денег и дед загрустил. Его печаль длилась не так чтобы долго - буквально на второй день он объявил соседке, что ее говно - какое-то говно, и вообще сомнительный товар, в то время как лично он знает где взять настоящий российский продукт проверенного качества абсолютно бесплатно. А дальше я вот, конечно, понимаю, что куда мне со своей хомячихой Анатолием до моего великолепного дедушки.
Коров на поле выгоняли часов в 5 утра - ну то есть выгоняли их где-то там, из коровника, а на поле они были примерно в 5. При этом надо понимать, что никакого расписания выпаса у них не было, как пастух пригонит, так и стоят. Поэтому - внимание - вся семья поднималась на утренней зорьке, всем раздавались целлофановые кульки и, извините, совочки, а дальше нужно было сидеть с кульками на изготовке и слушать хлыст. Поле было не рядом с домом, а метрах в 500, за пролеском. Поэтому, собственно, как только пастух щелкал по какой-нибудь заблудшей коровенке и та начинала мычать, наша семья срывалась с места в едином порыве и бежала собирать проверенный продукт. Разумеется, первым, бежал дедушка со здоровущим, сваренным им собственноручно, мастерком и двумя ведрами. Далее - традиционно - бабушка, дядюшка и я. И если выход в майскую ночь еще мог казаться мне романтичным, то выход в ночь за говном не входил в круг моих первостепенных интересов. Бабушка, к слову, тоже не слишком разделяла широту поступка, периодически предлагала дедушке снять со сберкнижки деньги, и прекратить эти во всех смыслах говенные старты.
Разумеется, чем больше решений предлагалось старому сквалыге, тем крепче он закусывал удила и тем больше утверждался в правильности своей затеи.
Как водится, нас спас случай.
При стаде имелся бык, по имени Корсик. Такой образцовый злобный бычара с кольцом в носу и паром из ноздрей. Из под Корсика говно никто не собирал, так как его боялись даже пастухи. Ну и понятно, что Корсик валил и за себя и за того парня - кучи под ним были самые большие, и вероятно, самые скрепные в дедушкином понимании - не какая-то там корова, а целый бык. Вот, собственно, бык и прекратил нашу печаль. Корсику не особенно понравилась, что кто-то размахивает мастерком в непосредственной близости от его, корсиковой жопы, и он от души гонял деда по полю минут 5.
Недолго, конечно, но все всё равно очень впечатлились. Больше всех впечатлился сам дед.
Он, конечно, еще неделю затирал нам про то, что это пастух-мудак "своих же быков не умеет привязывать", но на поле больше не ходил.
В общем к чему это я.
Вот уже два дня подряд я лежу на кровати, пырюсь на потолок и думаю, что все мне, Кате, настопи*дело.
Бегите, в общем, пока вам не раздали кулечки.
А по деду очень скучаю, да. Отменный был дед.
Злой, дурной, но тяги в нем было - ух.
Теперь таких практически не делают.
© Екатерина Великина
