Облазив дачный массив, мы возвратились с прогулки голодные и счастливые. В старом, маленьком, но любимом нашем домишке царило оживление – дед вернулся из больницы.
– Дедушку хватил инсульт, дети. – сказала мама и велела тащить нашу копилку.
На вопрос зачем, мама ответила, что велосипед с моторчиком подождет, надо купить дедушке коляску, потому что он полностью обездвижел, не говорит, и работает только левая рука.
– А у меня денег не хватает, так что тащите кубышку, да поживей. – вздохнула мама.
Это был удар в спину! Хук по кумполу. Крушение заветной мечты. Велоинфаркт детского миокардасипеда, мать его. О боги, мы целый год копили на лелеемый драндулет!
Сестра Вера захрипела чайкой, подавившейся на лету булкой, брошенной с круизного лайнера, и без чувств улеглась на пол, хоть бери мел и обводи трагично, неестественно заломленные детские конечности.
Она честно представляла самодеятельность, взывающую к милосердию, целых пять с половиной минут, пока не позвали ужинать (как водится, низкий голод вчистую уделал высокий дух...).
Что ж, мы были подавлены, как сопротивление чернокожих Соуэто в программе «Время» и помидоры в соусе «Краснодарский», что стоял на столе.
Вкусная окрошка на всём своём с огорода, не лезла в горло. А дедушке очень лезла, только ложка ныряла от окрошки к сметане и обратно «Шух, шух!».
– Выше нос, друзья, ну же! – подбодрила всегда неунывающая мама. – Потом коляску продадим, и купим вам велосипед.
– Когда потом?! – разом прорычали мы. А дедушка резко забыл хлебать и подозрительно, колюче вперился в маму «Когда потом, э?!..».
А у мамы забегали глаза как у мыши, что живет в доме, и она закудахтала:
– Когда, когда! Когда... Аа... А когда дедушка выздоровеет, во когда!! Встанет на ноги дедуля, ого го еще как встанет! Орёл наш!
Орёл приосанился, взглянул на нас с сестрой торжествующе «Что, съели коровью лепешку, сукины дети?!..». И с двойной силой вернулся к окрошке и сметане.
Тут надо сказать, что это дедушка Макар был откровенно пренеприятный хрыч. Попросту старый коптящий сероводородом керогаз! Желчный брюзжащий сухарь. Его скрежещущий глас наводил тоску даже на колорадского жука, – тот едва размножался, даже изрядно взбодренный дустом.
Нас с сестрой дед держал не за внуков, а вроде за назойливых кротов, отравляющих садово-дачную идиллию: туда не ходи, этого не тронь, не рви, не топчи, стоять, руки вверх, я вас ужо!!
Особенно он песочил старшую неугомонную Верку, сулил ей «блестящее» будущее, – карьера на каторге, ребёнки по приютам, муж-рецидивист в петле.
В общем, как искренние и непосредственные дети, мы обрадовались, когда вздорный старикан загремел с дачи в больницу, чего уж там.
Зато воцарился мир и покой, вернулись на дерева певчие пташки, жук трахался как ненормальный, кроты охуели, все были счастливы...
– Кстати, инвалидная коляска очень похожа на велосипед! Те же колеса, спицы, рама. – научила приунывших детей мама и, для полноты счастья обрадовала нас. – Будете катать дедушку каждый день! То-то весело!
При этих словах дедушка подавился, захрипел, и мама живо стукнула его по загривку. Каркнув «Кхрр!», дед выстрелил из зоба фрагментом редиски в сметане, точно Верке в левый глаз.
Не горбись за столом, тщетно учила нас мама... От дедушкиного залпа, сестрица немедля вытянулась во фрунт, удивленно щелкая «заправленным» сметаной глазом, а я наоборот сложился пополам и так прыснул в тарелку, что уделал окрошкой всех, и кошку у мамы на коленях.
Взвизгнув, Мурёнка неловко перепрыгнула на деда и так вонзилась когтями в ляжку, что у старика «радостно» попёрли из орбит фары, на эмоциях он сгреб скатерть, а Верка опомнилась и заревела как тепловоз, посыпалась посуда, вдоль плинтуса заметалась, теряя катышки, мышь. Ужин был несколько скомкан...
Через пару дней прибыла каталка. Дед посидел, примерился и остался доволен обновкой.
Тем вечером не спалось. Всё вздыхалось, - инвалидная коляска с зловредным седоком, так себе замена веселому велосипеду с моторчиком и свисту вольного ветра в ребячьих ушах.
Я прерывисто вздохнул, а сестра сказала:
– Алло, Костян. На заре автомобилизма считалось, что человек не переживет скорость сто километров в час. Сойдет с ума как миленький. Вжик, и ты в дурдоме! Спокойной ночи, брат мой. – повернулась на бок и тут же тоненько захрапела.
Размышляя, что имела в виду сестра, я заснул незаметно. Снился велосипед. Крутились блестящие спицы в обрамлении маслянисто-черных шин, скрипело седло на пружинках, бряцала сумочка с инструментами, трещал звонкий моторчик. Все новенькое, сияющее и соблазнительно пахучее, сердце пело и не помещалось в груди, как сладко, о! Ээ, кажется, это была первая эрекция...
После завтрака, дедушку усадили в каталку и велели часок покатать взад-вперед неподалеку.
Верка мрачно потрогала покацаный третьего дня глаз и сказала: – Трогай помалу.
Катить было тяжеловато, но уже через пятнадцать минут, не сговариваясь, мы ускорились. Дорожки посыпаны песком, перепады пологие, коляска идет мягко и безопасно, не запнется...
– Больше не могу! – сказал я, хрипя и обливаясь потом. Мы встали. Верка дышала как перегревшаяся на солнце большая собака – язык болтается. Только тут мы услыхали храп, – деда-то давно укачало, он сладко дрых как младенец в люле.
– Н.. Надо бы.. быстре.. ей. – задыхаясь, сказал Вера и мы отправились домой отдыхать.
– Алло, Костян. Завтра сразу же катим быстро-быстро. – предупредила сестра, повернулась на бок и тут же тоненько захрапела.
Но назавтра было очень жарко и дедушку выкатили из «ангара» лишь вечером. Погода волшебна, струился зефир, дед предвкушал чинный променад патриарха в сопровождении наипокорных чад, а мы едва отъехав от дома, врубили третью! Чтобы не заснул и не пропустил всё самое интересное...
В коляске почуяли неладное, пытались тормозить рабочей рукой, но куда там, и, отдались воле провидения.
Спустя сколько-то минут гонки, взмыленная что лошадь, сестра заглянула, не спит ли седок, а тот каак чихнет!! Лицо Веры украсилось, что липучка для мух, – так дедушка наелся вечерней мошкары. А повыше переносицы, красовался недоеденный бражник, еще сучил ножками... Вера скосила глаза на это движение и застонала печально как горбатый кит, – этот стон у них песней зовется...
Этим вечером дед не ужинал, а тяжело, что водки с устатку, залудил стакан простокваши поверх захаваных насекомых и мертвецки заснул.
– Алло, Костян. Его бы привязать к паровозу и по шпалам, по шпалам... – мстительно сказала сестра, повернулась на бок и тут же тоненько захрапела.
После завтрака дед категорически уперся садиться в коляску. Понял, что в опасности и, пламенной пантомимой показывал маме, что его хотят убить.
При ограниченных возможностях организма это не просто, – он тыкал в нас пальцем, чиркал себя по горлу и бешено вращал фарами, намекая, что его катают пиздец с ветерком, чтоб расшибить в лепешку.
Скажите, ну какая мать поверит, что её любимое дитя убийца, а?.. Вот и наша решила, что вращение глазами и чирканье по горлу означает «Медленно катают! Надо быстрей, а то душно, воздух нихуя не набегает!».
Мама похлопала взволнованного дедушку по плечу и, успокоила: – Ну-ну, не волнуйся! Сейчас прокатят с ветерком, надышишься.
Бляя, надо было видеть его лицо после этих слов... Но мама сочла, что он просто обрадовался до слез (ах, старость так сентиментальна!..) и, выпроводила нашу троицу на прогулку.
От нагрузок накануне, отваливались руки, ноги, но мы сделали еще попытку свести вредного деда с ума. Прохватив на максималках из последних сил, мы укатили очень далеко и рухнули как подкошенные и плюнули на эту затею. Доехали аж до здешней речки-вонючки, метров сорок шириной, не больше. Тут-то и случилось страшное...
Прохладная вода манила. Отдышавшись, подкатили коляску к обрывистому низкому бережку – подышать. Будут топить, решил дед и так дернул за колесо, что коляска вырвалась из рук, крутанулась и мигом скатилась в речку, раздался плеск.
Верка истошно завыла:
– Дедушка, дедуля родненький! Не умирай, аа! – заламывала она руки над берегом, я же остолбенел от ужаса.
Не знаю, сколько времени минуло, но вынырнула дедова отплевывающаяся голова.
Мы завизжали-заплакали, а старик принялся грести одной рукой к другому берегу, где полого. В затылке его, украшенном тиной, читалось адресованное нам Чапаевское «Врешь, не возьмешь!».
Случилось чудо! На середине реки дед подключил вторую руку, а на берег выполз уже вовсе на четвереньках. Там он поднялся, пошатываясь, погрозил кулаком и задвинул нам пламенную речь сплошь из взрослых слов.
В общем, от потрясения он выздоровел и заговорил. Но главное, полностью изменился характер – душа человек! Теперь это наш лучший друг.
Коляску продали и купили велосипед с моторчиком. Все как и обещала мамулечка. Так что, слушайте родителей, обормоты, они лучше знают...
А. Болдырев
